Вы знаете?

Вы знаете, что отражается в ночных окнах весеннего города? Пока вы спите и видите разноцветные сны? Может, мимо пролетающие драконы? Или маленькие ночные феи на стрекозиных крыльях? Насупленные брови злой ведьмы? Возможно, тонкий кусочек стекла отделяет вас от волшебного мира? Вся прелесть в том, что мы никогда этого не узнаем, потому что отражение существует только с одной стороны окна. А может, вы видите черно-белые сны? И в ваших окнах отражаются немые красавицы Серебряного века кино? Те, у которых черные губы и невероятно выразительные очи? Или демонические красавцы с точеными ноздрями и набриолинеными усиками? Они смотрят на ваше отражение, на блеклого призрака, проступающего из пустоты темной комнаты.

Вот, например, окно второго этажа дома напротив – в нем никогда не горит свет. Там живет некрасивая девушка. У нее плоское лицо, тусклые спутанные волосы. Цвет глаз неразличим с такого расстояния, но я думаю они серые, такие же бесцветные, как она сама. Мы почти знакомы неприкосновенным незнакомством двух полуночников. Ей нравится, когда я завязываю волосы в хвостик, она обязательно приходит посмотреть, как я пью вино на подоконнике. Правда она терпеть не может мои сигареты – считает шоколадный запах табака слишком пафосным. И мой синий шарф она тоже не любит, хотя никогда его не видела. Она пишет стихи, полные грусти и теплой нежности – мне хотелось бы их прочитать когда-нибудь. Ее друг, противный, наглый подвальный кот объедает гелиотропы на моей клумбе, злобно шипя на меня, если я пытаюсь его отогнать.

Нет, я все вру – на самом деле это я поэт, а она – талантливая скрипачка и в полнолунные ночи можно услышать, как весело щебечет ее старая скрипка. Тогда я начинаю верить, что стихи мои чего-то стоят и пытаюсь записать их на оконном стекле, чтобы отражения смогли прочитать зеленые ломкие строчки. Нет никакого кота, а на клумбе цветут пряные бархатцы, такие же рыжие, как кленовый лист, приклеившийся к мокрому от дождя подоконнику. Ее темную комнату скрывают тяжелые синие портьеры и кажется, она купила новый торшер, который, конечно же, никогда не включит. Сегодня она пьет чай из пузатой толстенькой чашки и одобрительно кивает мятному запаху сигаретного дыма. Пожалуй, я тоже куплю что-нибудь новое. Например, крохотную тонкую розу в горшке, такие продают в переходах метро, ей должно понравиться. Или она любит душистую сирень, невозможную в осеннем ярком мире? Что ей подарить, чтобы она забыла о глупых, едва заживших шрамах на своих запястьях? Я снова вру, ведь у меня такие же шрамы, и ничто не помогает забыть их.

Вместо розы я покупаю огромный лаково-блестящий леденец, перевязанный бумажной лентой, а вместо своего подъезда захожу в подъезд дома напротив. Возле двери на втором этаже стоит блюдечко молока, кнопка звонка подписана скрипичным ключом. Я почти решаюсь, но дверь открывается сама, и слышно свист чайника, и видно, что в старом башмаке на полке свернулся в клубок кленово-рыжий котенок, и в руках у нее шоколадка, и улыбаясь, она говорит:

- Терпеть не могу сирень.