Молоко. Глава 4

Глава 1     Глава 2     Глава 3

Глава 4. Вместе. Раскрывая души.

Началась моя студенческая жизнь. Общаясь со сверстниками, я, наконец, осознал, что сексуально меня привлекают именно парни. Пришлось признать, что я гей. Меня это не устраивало, но изменить я ничего не мог. Можно было только отводить взгляд от особенно понравившегося мальчика, и постараться не палиться.
Наши с братом отношения «трясло». После его откровений мне было очень больно. Возможно даже больнее, чем когда он сказал, что ненавидит меня. В его отношении ко мне преобладало презрение.

Успокаивает одно: он меня хочет и отпускать не собирается. А мне так нужно чувствовать себя важным и необходимым ему. Впрочем, он от меня уже пытался убежать (из его же собственных слов) и ничего-то у него, бедненького, не получилось! И не получится! Пускай даже не мечтает! Не позволю!
Ага. Вот, исходя из таких побуждений, я его и доставал. Как это получается, сам не понимаю, но хочу его и, в результате, делаю все возможное, чтобы получить. Причем просто заполучить его в постель мало. Мне его надо довести, чтоб он меня вбил в эту постель. Чем жестче – тем лучше.
Такая тактика оставляла на мне кучу синяков, засосов, ссадин. Конечно, это немного пугало (особенно понимание, что я специально нарываюсь), но поделать с собой я ничего не мог. Непреодолимая потребность. Мне был необходим жесткий трах.
Никита заволновался. Пытался сдерживаться. Но поскольку его сдержанность не входила в мои планы, у него это плохо получалось. В результате я все равно свое получал. А брат опять недовольно хмурился.
Через какое-то время он сообразил, что избавит нас от садомазохизма, если будет придерживаться пассивной роли…. Только ему это никогда особенно не нравилось и не удовлетворяло.
Так или иначе, но мы потихоньку сближались. Правда, о взаимопонимании речи пока не шло. Это был все тот же секс, но теперь… более «теплый», что ли? Я мог уснуть у него в постели, а, проснувшись, находил его рядом. Мы часто созванивались. Никита регулярно появлялся дома. Мы вместе ели, смотрели телик, говорили о всякой ерунде. Пытались не обострять отношения. Получалось так себе.
Андрей Сергеевич часто нас навещал. Как оказалось, раньше Никита только что у него не жил. Вот где эта зараза пропадала неделями! Так что теперь, когда брат постоянно жил дома… Как говорится, «если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе». Отец Никиты хоть и не радовался происходящему между нами, но относился ко всему лояльно и больше не вмешивался, что меня в нем всегда поражало. Он даже пытался меня не замечать (ну, не нравился я ему и все тут!).
Мы с Женькой продолжили общаться. Они с Романом понемногу помирились. Хотя прежние отношения конечно не вернуть. Зато теперь между ними царили трепетность и понимание. Ко мне оба относились настороженно, зато сошлись с Никитой. Особенно с братом ладил Джеки. И мне пришлось признать, что я ревную Никиту к другу.
Морозовы к нам тоже заглядывали. Ира так чуть ли не еженедельно забегала. Она продолжала совершенствоваться в остротах, споря с Никитой. В моменты их увлеченных ядовитых диалогов я чувствовал себя лишним. Со стороны они смотрелись очень мило. И я опять осознавал, что ревную брата теперь уже к Ире.
Каждый раз после таких эмоциональных встрясок мне требовалась разрядка. Стоило гостям покинуть дом, и я набрасывался на Никиту или провоцировал его на действия.
Никак не получалось привыкнуть к тому, что он рядом и никуда не исчезнет в один прекрасный день. Мне нужны были доказательства. Того, что брат никуда не денется, что хочет меня, что не отпустит.

Мое восемнадцатилетие мы праздновали с Ромой, Женей, Ирой и Никитой в китайском ресторанчике. Почему китайском? Это я так хотел над ними приколоться. Прикололся в результате только над собой. Все отлично справлялись с палочками. Все. Кроме меня. Так что за нашим столом было весело. А мне вот всю жизнь казалось, что развлекать должны именинника.
– Слэш, ротик открой пошире, так больше вероятности, что попадешь, – ржет эта пародия на ангела. Какие ангелы? Где вы их видели? Да этой сволочи только рогов и копыт не хватает!
– Смотри, вот как надо держать… Журавликом, – советует Иришка.
Это журавлик? А почему он в позе рака? Издеваетесь?! У меня так пальцы не гнутся, чтобы эти палки полноценной прищепкой стали.
– Давай я тебя сам покормлю, – спокойно предлагает брат, а у самого толпа чертят в глазах. Аха! Он мне поможет! А кто мне потом кончить будет помогать? Довести – доведет! И будет любовно пялиться, пока я буду мучиться, это мы уже проходили.
– Отвалите. Девушка, дайте ложку. Можно вместо ложки веревку и мыло, – обреченно прошу у подошедшей официантки. Она тоже весело скалится и резво убегает за требуемым (наверное, веревка и мыло давно приготовлены).
– Зачем тебе веревка и мыло? – типа не понимает Джека. А еще друг называется.
– Руки мыть и макраме плести, – огрызаюсь. Все опять ржут. Да чего это с ними, накурились, что ли, или в еду чего подмешали? Им палец сейчас покажи… И я показываю средний палец. Эти весельчаки чуть ли не под стол падают. А ведь мы даже не пили!
– О, да! Слэш, ты у нас теперь большой мальчик. Так что будет тебе и фак, и спиртное, и сигарета! – просвещает меня Рома. Можно подумать у меня до 18 ничего этого не было.
Официантка вручила мне ложку, и я, наконец, смог пожрать. После чего уже не чувствовал себя таким раздражительным и злым. Но Никита все равно мне должен. И плевать, что устроить день рождение с друзьями в китайском ресторане было моей идеей.

Шумный день остался позади. Друзья с их шутками тоже. Вечер с Морозовыми, где меня чуть не споили, только что закончился. Мы с братом наконец вернулись домой. За свое терпение я должен был получить вознаграждение.
Подойдя к Никите сзади, я обхватил его за талию и потерся об его спину щекой. Он был все еще выше меня, хотя я и подрос.
Мне стукнула в голову любопытная мысль, которую я сразу решил воплотить в жизнь. Затуманенный алкоголем мозг отозвался вялым посапыванием.
Отойдя от брата, я встал к стене, одну ногу согнул в колене, упираясь стопой в стену. Никита напряженно за этим наблюдал, подходить, кажется, не собирался. Что ж, сам виноват. Продолжим представление.
Мотнув головой, чтобы челка легла на глаза, я глянул на брата сквозь занавесь волос. Одним плавным движением отлепился от стены и, покачиваясь в такт воображаемой музыке, стал стягивать с себя одежду. Судя по сжатым кулакам и расставленным ногам брата, получилось у меня неплохо. Оказавшись без одежды, я облизнул указательный палец, затем средний, засунул оба пальца в рот и, прикрыв глаза, стал их посасывать, время от времени вытаскивая и облизывая. После чего развернулся лицом к стене, уперся в нее одной рукой, прогнувшись в пояснице и поставив ноги на ширину плеч, засунул оба обслюнявленных пальца себе в задницу. Стоя у стены и глухо постанывая от движущихся в анусе пальцев, я возбудился. Мне захотелось большего.
Никита мои затруднения разрешил. Хорошо, что я успел себя растянуть. Брат резко отдернул мою руку от зада и вошел сам. Я только успел охнуть, после чего выгнулся ему навстречу и еще шире раздвинул ноги. Никита же одной рукой с силой схватил меня сзади за шею, другой сжал мой член. Я упирался в стену обеими руками, стараясь зафиксироваться в одном положении. Резкие жесткие толчки сотрясали все тело.
И вдруг все прекратилось. Я протестующе что-то простонал. Никита повернул меня лицом к себе и снова вошел, держа одной рукой за горло, другой подхватив под колено и держа на весу мою ногу.
Приходилось как-то удерживать равновесие на одной ноге и руках, ладонями скользя по стене. При этом рука брата не прекращала сжиматься на горле и, если я начинал съезжать по стене, он сильнее сжимал пальцы. Наконец воздуха катастрофически перестало хватать, гортань саднило от боли. Взгляд затуманила пелена слез, и вот они потекли по щекам, достигая руки Никиты. Он вздрогнул и остановился.
Ноги подкашивались. Отдышавшись и прокашлявшись, я потянул его к кровати.
– Саша, может, на сегодня хватит, – постарался воззвать к моим мозгам брат. Бесполезно. Они сладко храпели.
– Нет уж… У меня сегодня… день рождения... как никак, – просипел я. Чтобы что-то сказать, надо было сильно напрячься.
– Он был у тебя вчера.
– Тем более… Я уже взрослый… а секса в новом статусе… у меня еще не было.
И потом, как он себе это представляет, если мы оба на взводе?
– Можно подумать, за сутки что-то изменилось.
– Это мы и проверяем…
– Давай, я снизу буду? – предложил Никита.
– Видишь ли… у меня сил никаких, – навалилась слабость, так что на кровать я рухнул.
– Не проблема. Расслабься и получай удовольствие.
Уложив меня на спину, Никита сцапал смазку и, растянув себя, оседлал мои бедра. Обожаю его, насаживающегося на мой член: закушенная губа, сосредоточенное лицо, лихорадочно поблескивающие глаза… Беру его член и начинаю ему дрочить. Он постепенно расслабляется. Так-то лучше.

На утро мою шею украшают жуткие синяки, горло саднит. А с кухни слышится громкий голос Андрея Сергеевича:
– Сходите к врачу! Ему уже есть восемнадцать. Ваши отношения просто ненормальны! Ты сам говоришь, что мужчины тебя не привлекают, но спишь с геем. С братом. Скатываясь в садизм.
– Это не твое дело! – а Никита похоже сердится.
– Если бы! А передачки тебе в тюрьму бабушка носить будет? Ты его когда-нибудь убьешь! Я не хочу, чтобы мой сын становился убийцей!
Ого, как все далеко зашло. Я прям жертва маньяка убийцы и насильника.
– У меня есть знакомый сексолог... Я уже говорил о вас с ним. Просто сходите один раз на прием! – уговаривал Никиту отец.
Брат, похоже, задумался над его предложением. Мне идти к этому врачу не хотелось, но вдруг Андрей Сергеевич прав. Я-то, в случае чего, просто перестану существовать и что-либо ощущать. А что будет с Никитой? С ним уже не все так. И кто виноват?
Вхожу на кухню. Андрей Сергеевич профессиональным взглядом скользит по моей шее. Никита смотрит с мукой во взгляде (мне с одной стороны его очень жаль, а с другой – так ему и надо, пускай помучается).
– Когда мы должны быть у этого врача?
Все. Моя лепта внесена. Никита понял, что я согласен. Теперь можно уходить. Ему решать, идти или нет.

К сексологу мы попали уже через три дня. Синяки у меня пока полностью не сошли, глотать все еще было больно, голос звучал сипло.
– Здравствуйте. Я Никита Андреев. Нам назначено, – зайдя в кабинет, сказал брат.
– Здравствуйте! Меня зовут Евгений Валерьевич Яковлев. Никита, Александр, присаживайтесь!
Мы уселись напротив доктора. Евгений Валерьевич заговорил:
– Мне кое-что о вас рассказывал Андрей Сергеевич. Но давайте начнем с самого начала. Я так понимаю, вы сводные братья и секс-партнеры, – мы синхронно кивнули. – У вас нет проблем со своей гомосексуальностью? С тем, что ваш партнер близкий родственник?
– Никаких, – твердо ответил Никита.
– Меня не устраивает то, что я гей. Но тут ничего не поделаешь, – вынужден был признать я.
– Александр, а инцест вас не смущает? – уточнил врач.
– Нисколько, хотя мне самому кажется это странным.
– Почему же тогда гомосексуальность вас не устраивает?
– Потому что мне нравятся парни, это неправильно. Я вообще считаю, что раз ты любишь человека, никого другого ты хотеть не должен по определению. Только так не получается, и меня это раздражает. Не вижу ничего странного в наших отношениях с братом, потому что люблю его. Но думаю, будь на его месте кто-то другой, я бы считал такие отношения неправильными.
– Никита, как вы относитесь к гомосексуальности своего партнера?
– Меня это бесит.
– Поподробнее, пожалуйста.
– Мне не нравится то, что его могут привлекать другие мужчины. Впрочем, женщины меня бы тоже не устроили.
– Ясно. Теперь относительно проблемы, из-за которой вы ко мне обратились. Расскажите подробнее, когда вы начали замечать, что вас привлекает садомазохизм. Так было с самого начала?
– Нет, сначала такого не было, – постарался припомнить я.
– Думаю, предпосылки были. Но угрожающий характер это стало нести после того, как однажды я избил Сашу… И не только избил. Он это очень спокойно воспринял. В общем, мне все сошло с рук. И развязало руки… Наши отношения с того случая стали более теплыми и спокойными. В сексе же я начал необоснованно применять силу. Однако это характерно только для ситуации, когда я в роли актива, – вдумчиво говорил Никита.
– То есть, в пассивной роли вам не хочется причинить боль вашему партнеру? Вас удовлетворяет пассивная роль?
– С моральной точки зрения быть пассивом меня устраивает, физически – нет. Издеваться над Сашей в таком положении совсем не тянет, скорее, хочется… ласки.
– А вы что скажете, Александр? Вас устраивает роль актива? Что вы думаете о приступах жестокости Никиты?
– Мне больше нравится быть снизу. Но и активом я быть не против – это заводит. Главное, чтобы это был Никита. Неважно, в каком положении и при каких обстоятельствах.
– Вас не пугает возможность получения увечий?
– Меня ничего не пугает, если он останется со мной.
– То есть вы боитесь, что Никита вас оставит, поэтому предпочитаете мириться с его поведением?
– Конечно. Я боюсь, что он меня оставит. Ведь он уже уходил. И я не терплю его поведение, я его провоцирую, – говорю спокойно, хотя внутренне меня колотит. Ведь в этом я сам себе старался не признаваться.
– Провоцируете жестокое к себе отношение? То есть, вас удовлетворяет, когда с вами жестоко обращаются?
– Верно. Если он будет жесток, то потом ему придется сидеть рядом. И он никуда от меня не сможет уйти.
– Значит, причина все-таки в боязни потерять партнера. И проецируя на себя его жестокость, вы пытаетесь его контролировать. Что скажете, Никита? Почему вы постоянно поддаетесь на провокации?
Никита молчал. Мне казалось, что зря я заговорил так откровенно. А что я мог? Врач не поможет, если не будет знать, где нужна помощь. Но что если брат, узнав обо всех моих мотивах и действиях, станет призирать меня еще сильнее, что, если возненавидит? Обманывать себя, что без него я смогу жить, глупо. Он мне нужен, необходим. Пусть жестокий. Какой угодно. Только пусть он будет рядом.
– Я сделаю все, чтобы он остался. Если ему нужна жестокость, я буду жестоким. Если нужно мое подчинение, я буду подчиняться. Я не желаю нуждаться в нем, но не могу иначе, – наконец заговорил Никита.
– И за то, что нуждаетесь, вы ждете наказания? – на это брат неуверенно кивнул, а Евгений Валерьевич продолжил, обращаясь к нам обоим: – Что могло сформировать в вас такой страх к потере партнера?
– Мать, – ответил Никита.
– Мама, – в то же время сказал я.
– То есть?
– Мать ушла из дома, когда мне было десять.
– Мама была единственным родным мне человеком. Отца я таковым не считаю. Она обращала на меня внимание только когда ругала или наказывала.
– Что ж, попытайтесь осмыслить услышанное. И не позволяйте вашей матери портить вам жизнь, оставьте ей прошлое. Будущее должно принадлежать только вам. А теперь скажите, правильно ли я понял, что Сашу привлекает мазохизм, а Никиту садизм?
Мы с братом опять синхронно кивнули, я же уточнил:
– Но для Никиты быть пассивом тот же самый мазохизм.
– Ваша мать повлияла на формирование психологических девиаций виктимного характера у вас обоих. После насилия ситуация усугубилась, поскольку жестокость и боль удерживали партнера рядом, вы бессознательно приняли это за схему поведения. Виктим (то есть вы, Саша) провоцирует агрессора на необходимые ему действия. Агрессор (вы, Никита) старается давать требуемое. Такой стереотип поведения не плох, но в вашем случае девиация несет угрожающий характер. У меня есть предположение, что проявление вашего садомазохизма возможно свести к игре, если вы поменяетесь местами в причинении физической боли. Может помочь проецирование образа вашей матери на партнере.
– Вы с ума сошли! Да идите к черту с такими предложениями! – я вскочил со стула и вылетел из кабинета. Меня трясло от предложения сделать брату больно. Дело даже не в том, что если я сделаю что-то не так, Никита от меня уйдет. Я просто в принципе не мог причинить ему боль. Брат за мной не пошел, и мне пришлось ждать его у машины.

Визит к сексологу мы с братом не обсуждали, зато обдумывали. Никита так вообще погрузился в себя. Меня это немного нервировало. Главное, чего я боялся, что этот поход к врачу поставит жирный крест на наших отношениях. И основания были. После обоюдных откровений сексом мы не занимались, брат ко мне с того момента даже не прикасался.
И вот как-то вечером Никита пришел в мою комнату. Я, как всегда на сон грядущий, читал и слушал какую-то нудную музыку. Оторвав глаза от книги, удивленно вскинул бровь.
– Я поговорить с тобой хотел, – как-то флегматично начал он.
А я напрягся. Поговорить? Это плохо, очень плохо! Хотел бы продолжения наших отношений, действовал бы, а не разговоры говорил. Наброситься на него? И что потом? Даже если переспит со мной, это не изменит его решения. Зато я получу еще одну ночь в его объятиях.
Придя к решению, я откинул книгу и напряг мышцы, чтобы встать с кровати и выполнить задуманное. Но голос брата, все это время наблюдавшего за мной, меня остановил:
– Спокойно! Никуда я не денусь. Хочешь секса – ты его получишь, но сначала мы поговорим.
Значит все не так или не совсем так, как я подумал. Но… Когда меня перестал «замораживать» его взгляд? Почему я этого раньше не заметил? Вот смотрю в его глаза и ничего. Вернее чего… Меня это возбуждает. Но ощущение «кролика перед удавом» испарилось. Или я уже и сам похож на удава, готового проглотить «кролика». Никита в роли кролика меня несказанно позабавил.
– Успокоился? Зря ты ушел, не дослушав врача. Он предположил, что твои обмороки в переходном возрасте были от неприятия собственной формирующейся сексуальности… неприятия своих желаний. В ситуациях, вызывавших отклик твоего либидо, мозг просто отключался. И вообще, у тебя есть тенденция к развитию нимфомании. Это было и так понятно, но мнение врача все-таки выслушать стоило. Кстати, почему ты так бурно отреагировал на предложение Евгения Валерьевича поменяться ролями? Или это из-за того, что он мать сюда приплел?
Предположения врача ввели меня в шоковое состояние, и я некоторое время не мог собраться с мыслями.
– В голове не укладывается, как бы я мог представить вместо тебя маму или еще кого бы то ни было. Я просто не понимаю, как смог бы причинить тебе боль, это немыслимо! – стоило только подумать о таком кощунстве, как адреналин зашкалил.
– А если я попрошу сделать мне больно? – Никита ухмыльнулся. В других обстоятельствах фраза «сделай мне больно» меня бы тоже развеселила, но не в контексте причинить эту самую боль брату! Лучше сразу себя убить, чтоб не мучиться!
– Нет! – О! Да у меня истерика! Чудесно.
– Мне это действительно нужно. Ты же не хочешь, чтобы я попросил кого-то еще?
А вот это нечестный прием! Я задохнулся от возмущения. Было очень больно представлять его с кем-то другим, даже если бы они не занимались сексом. Даже если этот кто-то просто выполнит просьбу брата о причинении боли. Да я собственноручно убью ублюдка, посмевшего к нему прикоснуться! Как думаете? Какой ответ я мог дать Никите?
Заметив, что я морщусь со слезами на глазах, Никита быстро сел ко мне на кровать и приобнял за плечи, потрепав волосы и поцеловав в висок. Наконец-то! Я так по нему соскучился! Воспользовавшись ситуацией, прижимаюсь к его боку плотнее.
– Прости! Не стоило мне на тебя таким способом давить, – шепчет Никита мне в ухо.
Чего он там хочет? Боли? Сейчас! Будет ему боль! Я из него слова о "ком-то еще" выбью, чтоб и мысли не осталось о других!
– Хочешь сейчас попробовать?
Брат удивленно смотрит на меня, потом решительно кивает и, стягивая одежду, ложится на мою кровать.
На мне пижама и снимать я ее не собираюсь.
– Согни ноги в коленях, раздвинь как можно шире, – даю указания.
Никита все это повторяет, но уверенности у него поубавилось. Правильно. Не надо меня злить!
А вид просто сногсшибательный! Подхожу к кровати. Провожу кончиками пальцев по его прессу.
Чего-то не хватает.
– Закинь руки за голову, – Никита выполняет, мышцы пресса напрягаются. А его, кажется, заводит такое положение дел. Обвожу подушечками пальцев сначала один сосок, потом другой. Прикладываю пальцы к его губам, слегка нажимаю.
– Соси!
Брат подчиняется. Замечательное чувство! Меня так и распирает от желания.
Но этого мало. Он хотел боли. А это всего лишь подчинение.
Провожу рукой по его телу и щипаю за соски. Брат от неожиданности вскрикивает и закусывает губу. Я несильно ударяю ладонью по его вставшему члену. Никита выгибается и стонет. Повторяю. Он пытается сдерживаться. Еще немного.
– Встань на колени, руки за голову.
Красота! Какое послушание! Уф! Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не трахнуть его. Провожу ладонью по его спине, сжимаю ягодицу. Поглаживаю грудь и живот, сжимаю мошонку. Никита часто дышит. Его спину, лицо и грудь покрывают капельки пота.
– Раздвинь ноги.
Вот так, хорошо. Провожу ладонью ему между ног. Брат непроизвольно дергается мне навстречу. Мои пальцы поглаживают его вход. Обычно ему это не нравится, но не сегодня. Закушенная губа и подавляемые стоны. Что ж, мы опять отклонились от намеченного курса. Я с силой ударяю ладонью по его ягодицам. Протяжный стон. Раньше он так никогда не стонал! Жалобно, просительно… Черт! Как я его хочу! Похоже, наши садомазо-отношения только начинаются. Этого врача-гения урыть надо!
Я продолжаю бить Никиту по ягодицам, иногда отвлекаясь на член. Но дальше терпеть уже просто невозможно. Да и по-настоящему больно я сделать ему не смогу, не стоит себя обманывать.
– Упрись руками в кровать, – хрипло приказываю.
Лезу за смазкой в тумбочку. Тело брата подрагивает. Я вжимаю его голову в постель, он легко подчиняется. И вот подо мной пятой точкой вверх полностью послушный Никита. Шикарнейшее зрелище!
И тут у меня в голове будто переключатель щелкает. Я пытался его «сломать» и получал от этого удовольствие! Задыхаясь, захожусь слезами. Никита тут же поднимается, прижимает меня к себе, обнимая.
– Ш-ш-ш… Все хорошо. Все в порядке, – шепчет он, поглаживая меня.
И я помаленьку успокаиваюсь. Потому что голос брата хоть и хриплый, но спокойный. Смотрю в его лицо (а это нелегко, мне, черт подери, стыдно!). Спокоен.
– С тобой точно все в порядке? – нахожу в себе силы спросить.
Никита улыбается как-то смущенно, но глаз не отводит.
– Похоже, это я мазохист. Просто попросить тебя ни о чем подобном не догадался, вот от нереализованного желания быть тобой «наказанным» на тебе же и срывался. С другой стороны, для тебя это действительно слишком, – на последних словах он нахмурился.
– Посмотрим. Но имей в виду, если меня опять переклинит, сам будешь виноват в последствиях.
Он мазохист, видите ли! Наверное, это семейное.
– Буду, – отвечает он и стонет когда я, прижимаясь к нему поближе, трусь о его член. Даа… Это у меня от шока все настроение пропало, а кое-кто тут вполне готов. Будем заглаживать вину… Или лучше сказать зализывать…

Как ни странно, эти «игры» успокоили нас с братом. Садизм как-то плавно перешел в подчинение. Просто немного больше контроля со стороны партнера, чем обычно. Я не провоцировал, Никита не срывался. Только мне не сразу удалось привыкнуть к подчинению брата, все время казалось, что я перегибаю палку. Зато какой я шелковый после таких «игр» становлюсь, любо-дорого посмотреть.
Правда, ревновать я его все равно не перестал, хоть и появилась какая-то внутренняя уверенность, что он принадлежит мне. Так что все же стало легче.
Вот и сейчас наглые прилипания Иры к Никите меня выбешивали. Его, между прочим, женщины интересуют, а она об него грудью трется! Да я ее задушу!
Конечно, она не терлась. Вернее, не специально. Просто опять висела на нем. А то, что ей уже не семь лет, и грудь у нее ого-го?! Про это она конечно забыла! Прибью!
– Никитушка! Ну, сделай мне блинчики! Ты же меня любишь! Правда? – нудила наглая захватчица чужой собственности.
– Ты глубоко заблуждаешься. Я тебя терплю ради Саши. Обойдешься без блинов.
– Ах! Какая у нас любовь! Какие мы благородные! Мог бы и блины сварганить, раз уж расщедрился меня потерпеть. Или ты не настолько любишь братика? – сдаваться без боя Ира была не намерена.
– Саша, ты блинов хочешь? – обратился Никита ко мне, решив прекратить споры.
– Э, нет! Ты сам должен решить! Что, так сложно?
– Не вижу ничего сложного. Все очевидно, – с этими словами Никита удалился на кухню.
– Ес! – ликующе вскинула кулак Ира.
Я спокойно продолжал смотреть телик.
– Кстати, Слэш, ты понял, что твой братик только что сказал?
– Что пойдет делать тебе блины? – безразлично уточнил я.
– Вообще-то, что любит тебя?
– Когда это? – офигевши переспросил я, прокручивая в голове недавний разговор.
– Когда сказал, что «все очевидно», – послышался от двери голос Никиты. Я только и мог, что молча наблюдать за спокойно приближающимся братом. – Какие блины ты хочешь? Как всегда, с грибами?
Пришлось кивнуть, потому что голос не слушался, да и суть вопроса я не уловил. Вот только что он признал, что любит меня! Не то, чтобы я этого не знал, но Никита моих догадок так буквально не подтверждал. Я сидел в ступоре, пока Никита не наклонился меня поцеловать.
– Ну, хватит! Я голодная, между прочим! – заныла Ира.
– Я тоже голоден! – возмутился брат и, склонившись к моему уху, спросил шепотом: – Поделишься своим «молоком»?
Я непонимающе посмотрел на него. В глазах Никиты черти отплясывали румбу. Поймав мой взгляд, он многозначительно опустил глаза на мой пах. Я улыбнулся.