Молоко. Глава 3

***

 А ещё был злой и неуправляемый Никита (хотя когда это он был управляемым?). Мы больше не разговаривали, мы трахались. В любой позе, как ему угодно и где ему угодно. Я научился сосать. Чего мне это стоило? Тех жалких остатков гордости, что у меня ещё были. Только брата это не удовлетворило, а лишь разозлило. Он стал грубым и жестоким. Это выражалось во всем: взгляде, жестах, и даже не в словах, а в самом голосе. В его лихорадке я сгорал мотыльком. Отчаянно желая его и не получая, я замерзал. Потому, что как бы мы ни были близки физически, мы были неизмеримо далеки друг от друга.

Глава 3. Воссоединение. Притяжение душ.

Я стоял на пороге Женькиного дома и нервно курил. Наверное, стоило сначала найти его ангелочка и прояснить, что же все-таки случилось на выпускном. Но я уже тут.
– Слэш? – голос неверящий и глухой. Я резко оборачиваюсь и вижу Джеки. Почему я не пришел раньше? У друга было лицо прожившего свою жизнь старика, опустившего руки, отчаявшегося. Даже не думая, бросаюсь навстречу и обнимаю его. Вот тут ступор его покидает и накрывает истерика. Такого я о себе за всю жизнь не слышал. Никогда бы не простил Джеки те слова, но его боль была столь разрушительной, что я остался. А он, в конце концов, позволил мне остаться.
Выяснение отношений продолжили уже в квартире. Можно сказать, себя я отмазал. Хотя прямо сказал, что хотел его Романа (а что скрывать, это все участники того «представления» поняли), но видов на него никаких не имел и не имею.
– Ты всегда был таким…, – задумчиво просветил меня Жека.
– Каким? – не понял я.
– Нашим, – с издевкой заявил он.
Думаю, так оно и было. Именно поэтому мне было легко общаться с геями. Только простить себе я этого не мог, а принять тем более. Почему мне был нужен кто-то ещё, кроме Никиты? Это было несправедливо, обидно, жестоко и подло. И ведь я не желал никого, кроме брата… душой. А тело хотело. И смириться с этим было немыслимо.
Мы с Джеки разошлись мирно. Пока что о возврате дружбы говорить было рано, но построенный нами хрупкий мостик обнадеживал. Терять человека, способного назвать такую сволочь как я, другом, мне было страшно. Вот он, если не последний, то предпоследний шаг в пропасть. Делать его добровольно я был не намерен.

На улице сгустился сумрак.
– Где ты был? – исступленное шипение и удар, от которого мир перевернулся. Я рухнул на пол, но придти в себя мне никто не дал. Брат рванул меня за волосы и потянул к себе в комнату. Я задрожал. С каких пор я начал бояться его комнаты?
Приземлился на кровать и получил ещё один удар. Перед глазами все поплыло. А Никита уже срывал с меня одежду, вертя мое тело, как вещь.
– Я задал вопрос, отвечай! – приказ сопровождался резким встряхиванием, от которого я прокусил губу. Комната вращалась уже непрерывно.
– У Жеки, – еле слышный хрип, в который превратился мой голос, был неузнаваем.
Еще удар и ещё… Таким Никита не был никогда. Вспышка всепоглощающей ярости и заглянувшее в гости безумие. Как я ещё не потерял сознание, было удивительно.
– Что вы делали? – рывок, удар.
– Говорили, – это было сказано так тихо, что, наверное, он не услышал.
Удары вдруг превратились в побои другого рода. Так безбожно он меня никогда не брал… нет, на этот раз драл, изнутри. Когда пришла тьма, я принял её с благодарностью и радостью.

А вот приходил в себя я уже тяжелее.
– Саша! – голос Никиты, но он меня так не называет. Болело все. Мучительно. Я застонал и открыл глаза. – Жив? Саша, скажи!
Это все же был Никита. Перепуганный, больной. Во всяком случае, выглядел так, будто били именно его и он был при смерти.
– М-м-м... ха…, – что это было? Говорить я был просто не в состоянии.
– Сейчас, – и брат ушел.
Вернулся он со стаканом воды, помог сесть (это оказалось таким ужасом, что все побои показались цветочками, вернее они, наконец, стали ягодками) и напиться.
– Все в порядке, – и это мой голос? Да. Плохи дела. А что делать. Больница – не вариант.
– Сейчас вызову врача, – Никита хотел меня уложить. Но я вцепился в него так, что пальцы побелели. Он спятил! Любой врач поймет, что тут было. Я конечно не ребёнок, но 18 мне ещё нет. Никита опекун.
– Никаких врачей! Я в порядке! – ага, в порядке, как же! Но лучше сдохну, чем брата подставлю.
– Я понимаю, что тебе стыдно. Но тебе нужна помощь квалифицированного врача. Это не шутки! – закрыв глаза, он горестно простонал: – Ты бы сейчас себя со стороны видел!
Не знаю, как я выглядел, но судя по Никите – паршиво. И потом тело говорило, что все ещё хуже. Но это не повод подвергать брата опасности.
– Мне не стыдно, – смотрю ему в глаза.
– Тебе нужен врач, – умоляюще шепчет брат.
– Только такой, который не задает вопросов и не распускает язык, – твердо бросаю в ответ. Удостоверяюсь, что он меня понял и только потом позволяю уложить себя и отойти.
Похоже, я задремал. Никита иногда будил меня, вытирая прохладным, мокрым полотенцем.
– Где этот сопляк! – чужой ор, иначе не назовешь, прервал мое беспамятство.
– Тише! – О! Никита пришел в себя, если уж он может на кого-то злиться и повышать голос.
– С какой стати я должен быть тише! – но тон незнакомец поубавил. – Эта мелкая гадина плохо себя чувствует, и ты уже срываешь меня с работы?
– Заткнись! – Ого! Нет, брат в ярости. Что-то сейчас будет! Ждать я не стал.
– Прошу Вас, пройдите сюда! – крикнул я что было сил. Получилось карканье, мало напоминающее человеческую речь.
Однако через пару минут в поле зрения появилось лицо, похожее на Никиту лет через двадцать. Лицо это было хмурым, недоброжелательным и настороженным. Это оказался отец Никиты – Андрей Сергеевич Андреев, хирург. Взглянув на меня, он больше не кричал, только распоряжался мной и братом. Профессионализм. Андрей Сергеевич видел работу, которую должен был сделать, как бы он ко мне не относился.
– Кто его так? – будничным тоном спросил отец Никиты, вплотную занимаясь… моей задней частью.
– Я, – флегматично ответил брат. Его отец дернулся и замер. Хм-м-м… не завидую ему, вот таким оригинальным способом узнать о некоторых склонностях своего чада.
– Все это?
– Все.
Больше они не разговаривали. Когда со мной закончили, я тут же отрубился. Разбудил меня Никита.
– Саша, проснись, надо поесть.
Брат кормил меня сам, сидел рядом, только что на руках не держал. Вот оно счастье! Экстрим, конечно, получать радость такой ценой. Но если по-другому никак…
– Отец заберет тебя к себе, как только ты поправишься, – моя идиллия рухнула. Да, за радость надо платить, но кто сказал, что я уплатил сполна? Нет! По своим счетам я ещё платить и не начал.
– Зачем? – с тоской взвыл я.
– Чтобы защитить, – грустно улыбнулся Никита
– От кого? – упрямлюсь я.
– От меня, – брат спокойно рассматривает меня.
– Глупости! Что за бред! Меня не надо защищать от тебя.
Конечно, не надо! От кого угодно, только не от брата. Он может убить меня, если ему захочется – разве я возражаю! Главное, чтоб это был Никита, остальное неважно.
– Надо. В следующий раз я могу тебя убить, – он морщится, как от зудящей боли, и с интересом смотрит на меня.
– Ерунда! – уверенно заявляю я.
Кто бы мне сказал, откуда эта вера? Я знаю, что он сможет меня убить, просто случайно. Тогда почему я не верю в это?
– Это правда.
Горячие губы ныряют за воротник, прижимаясь к шее. Я вздрагиваю, сжимаюсь. Ого! Это остаточная реакция. Тело ждет побоев. Никита зло щурится, по его телу пробегает дрожь, глаза закрываются, а кулаки сжимаются, и он яростно шепчет:
– Боишься? Правильно!
Он хотел сказать что-то ещё, но… Что значит боюсь? Я не боюсь его. Чтобы он ни делал, я не боюсь. Может, я сумасшедший, может, самоубийца. Только одно верно – сумасшедший и самоубийца я ЕГО! Набрасываюсь на его губы, превозмогая боль. Брат пораженно застывает и через томительные секунды отвечает, просто не может не ответить!

– Ну и… что тут происходит? – вкрадчивый голос Андрея Сергеевича тут совсем не к месту.
Никита надо мной, его губы на моих губах, одна его рука на моем паху. Мои руки в его волосах. Ну и обоюдный стояк, как бы между прочим. Я облизываюсь.
– Я остаюсь здесь, – говорю с вызовом, не отпуская брата.
– Другого от тебя и не ожидалось. Хочешь испортить Никите жизнь?
– Да, хочу.
Что тут портить? Он на работе живет. А вот Андрей Сергеевич такой наглости не ожидал. Правда, Никита тоже, прищурившись, разглядывает мое лицо. Поворачиваюсь к нему:
– Невозможно испортить то, чего нет.
– И я не смогу тебя разубедить? – спрашивает отец Никиты. Садимся на постели, я прижимаюсь к брату, он притягивает меня поближе.
– Нет.
– А если мы заключим сделку? Ты оставишь моего сына до своего… хотя бы 18-ти летия. А я обеспечу тебе безбедное существование… квартиру, деньги, что там ещё, машину.
Думаю и понимаю, что все это мне не надо, вернее, я даже не понимаю, что от меня хотят. А с другой стороны, я так привык, что все блага прилагаются к Никите, что забыл о неимении у себя за душой ни денег, ни других материальных благ этого мира. Кроме того, когда я буду совершеннолетним, опекун мне не потребуется. Куда ни глянь, а мы с Никитой не ровня. Хотелось бы мне предложить ему что-то большее чем свое тело (ну и душу, разумеется, как бонус… ощутимый такой бонус).
– Никаких сделок, – говорю задумчиво. Брат выдыхает. Удивленно поднимаю на него глаза, а он только улыбается. Чего это он?
И тут я вспоминаю про нашу мать. Она их бросила. Обоих. И ведь оба видят во мне ее. Сейчас так точно. В глазах настороженность, отголоски старой боли и страх. Почему-то из нас троих брошенными и одинокими выгладят они, а не я. Просто, чтобы быть одиноким надо потерять, а мне ведь было некого терять. У меня всегда был только я сам. Мои размышления прервал отец Никиты:
– А если на твоих условиях? Чего ты хочешь?
Чего я хочу… Кроме Никиты? Ничего. Ну, у меня есть разные потребности. Но только одна кажется мне жизненно важной – брат.
– А оставить нас в покое Вы не можете? – с надеждой спрашиваю я.
– Он мой сын.
– И мой брат, – Никита вздрагивает.
– Братья не трахаются!
– Трахаются, и не только братья, это инцестом называется, – доверительно сообщаю я. Никита начинает давиться смехом. – И потом, теперь-то какая уже разница?
– Действительно! Мой сын гей и насильник, притом все это по отношению к своему брату. «Какая разница»?
– Не стоит беспокоится, я не против.
– Вот это-то меня и беспокоит, – разворачивается и на выходе из комнаты сообщает: – Никита, я на кухне.
Удивительный человек, понятно, откуда все это в Никите. Если твой папа стойко переносит все, то ты вполне можешь не утруждать себя моральными страданиями и творить, что в голову взбредет. Вот именно этим мой брат и занялся. Если я думал, что появление его отца что-то изменило в ситуации, то я плохо знал своего брата.
Никита, разделавшись с нижней частью моей одежды, опрокинул меня на спину и теперь нацеловывал бедра, поглаживая между ног. Я по привычке пытался их раздвинуть, чтобы открыть ему доступ к стратегически важным местам. Только это было крайне болезненно. Мои страдания прекратил брат, сдвинув ноги обратно.
– Нельзя, – только и прошептал он. Я воспринял это, как собака команду хозяина. То есть, перестал рыпаться вообще.
А дальше мне оставалось только попытаться глушить свои стоны (что у меня всегда плохо выходило) и цепляться за волосы Никиты. Потому что он накрыл мой стояк своим ртом и просто издевался, не позволяя мне потереться об себя, легонько щекотал член и мошонку языком.
– Н-н-никита! – умоляюще застонал я, сопровождая это давлением своих рук на его затылок. Мне уже было абсолютно наплевать на посторонних в доме, только бы получить обещанное его языком наслаждение.
Брат, наконец, внял моей просьбе. Взяв мой член одной рукой, он обхватил губами головку, медленно начиная двигаться по стволу, сопровождая процесс поглаживанием языком. Понятное дело, что собрать себя по частям я смог только когда кончил.
Вот в такие моменты Никита всегда напоминал мурлыкающего кошака. Довольная улыбка никак не желала покидать его губ (частенько с остатками на них моей спермы), которые то и дело теребил его влажный язык. Зрелище было еще то, а главное, просто гипнотизировало своей откровенной пошлостью.
Полюбоваться на это брат мне не дал. Одел обратно и вышел из комнаты. В общем, правильно не дал, иначе одним минетом не обошлось. И вот тут я вспомнил об его отце на кухне, который все это слышал. Так стыдно мне не было за всю мою жизнь!
Андрей Сергеевич ушел, не попрощавшись со мной, что меня несказанно радовало. Смотреть ему в глаза после такого я был просто не в состоянии. Только Никита мог оставаться сейчас спокойным и невозмутимым, будто мы тут цветочки на окне весь день поливали!
О моем переезде пока не говорилось ни слова. Я так и не понял, мое мнение было услышано или проигнорировано (со стороны Никиты это была традиционная позиция).
На этот раз в горизонтальном положении пришлось провести больше недели, оба Андреева настаивали на постельном режиме. Радовало одно –Никита был рядом. Постельный режим мы соблюдали, только не совсем точно, потому что изначальный «покой и постельный режим» в нашем исполнении получился «активный постельный режим».
Не обошлось без неожиданностей (а для меня так и шокотерапии). В один из дней, когда я уже мог сидеть (что поначалу казалось недостижимым чудом), а у брата вновь проснулось желание немного поиграть, все пошло совсем не так, как обычно.
Вернее, сначала ничто не предвещало бури. Я, сидя в постели, играл с членом Никиты и слушал его сбившееся дыхание. Оттягивал крайнюю плоть и нежно водил языком по уздечке. Рука на затылке собирала волосы в кулак, фиксируя мою голову в одном положении. Член терся о мои губы. Впустив его в рот, плотно обхватывал губами…
И тут у меня забирают «игрушку»! С обидой и нетерпением смотрю на брата. Что ему не понравилось? Неужели зубами задел?
Никита стягивает остатки одежды. Не очень понимаю зачем, ведь сейчас заняться сексом мы не можем. А вернее, не могу я. Тем временем брат забирается ко мне в кровать, смещая меня на край, и по-хозяйски заваливается на спину. Я удивленно пялюсь на все это действо, но с вопросами не спешу. Сначала стоит попробовать, чего хочу я. А потом спрошу, чего хочет он.
Никита валяется голышом на моей кровати с бешено сверкающими глазами из-под полуопущенных ресниц. Больше всего в этой картине возбуждает его нагло торчащий член при полностью расслабленной позе тела.
Моя рука задумчиво начинает продвижение по открывшемуся испытательному полигону. Потом в ход идет другая, к рукам присоединяется рот со всем своим военным потенциалом. Боевой комплект, блин, губы, язык и зубы. Обожаю торс Никиты, свое восхищение ему я выражаю поглаживанием рук по бокам, поцелуями от пупка к груди, языком вывожу обратный путь к пупку и ныряю в это отверстие, извращаясь там языком и прикусывая кожу зубами. Протяжный стон мне в награду. Перемещаюсь к груди, а именно, вонзаю зубы в левый сосок, втягиваю в рот, посасывая. Рукой надавливаю на правый сосок. Кто б мне раньше сказал, что мужские соски такие сексуальные? Маленькие и беззащитные, но от меня не спрячешься. Эта игра надолго меня захватывает. Пока не осознаю, что в пылу эксперимента залез на Никиту, и теперь мы тремся друг о друга возбужденные до крайности. Стягиваю с себя пижаму, она только мешает.
Никита накрывает мои ягодицы ладонями, поглаживает. Как же я его хочу! Хочу его рот сейчас!
– Возьми меня! – хриплое восклицание брата ставит в тупик. Все, о чем я могу думать – это о его губах. Но Никита перехватывает подушку, запихивает её себе под задницу и раздвигает ноги. Его вид с раздвинутыми ногами, стоящим членом и раскинувшимся телом подо мной! О таком я и не мечтал. У меня просто сносит крышу!
Я суечусь? Да, я одурел от желания! Меня ещё хватило вылизать его и немного растянуть пальцами, но долго я терпеть не мог. Мне надо было немедленно оказаться в нем! Что я и проделал, судя по всему, крайне неуклюже. Никита напрягся и выгнулся, помогая мне проникнуть внутрь. Думаю, приятно ему не было ни сколько, но остановиться было невозможно.
Позже он ещё не раз позволял мне себя брать, но больше я не срывался. Вернее, с того раза я всегда помнил о его удовлетворении, а не только о своем. Он, конечно, ничего так и не сказал, но мне от этого было не легче.

***
– Никита, я собираюсь встретиться с Ромой.
Долго обдумывал, стоит ли и надо ли, но пока не разберусь с небесной стервой, покоя мне не видать. До начала учебы ещё две недели, после вспышки Никитиной агрессии я уже оклемался. К своему отцу брат меня так и не отправил. Так что пора.
Сказать, что отразило сейчас лицо брата, было сложно и страшно. Такого бешенства оно ещё не демонстрировало.
– Что, разнообразия захотелось? – зло прошипел брат. А кто сказал, что будет просто? Я сам не знал, чего от себя ждать.
– Нет. Но разобраться я должен, хотя бы ради Джеки.
– А с этим гомиком ты вообще больше не увидишься!
– Он мой друг. К тому же я тоже гей, так что не вижу проблемы.
– В том-то и проблема, что вы оба бляди! – да, больно. А чего я ожидал, правда всегда болезненна.
– Мне надо разобраться! Что толку убегать от проблем. Потом будет хуже. Лучше узнать все прямо сейчас, чем потом это достанет меня, когда я буду совершенно не готов.
Никита закрыл глаза, пытаясь совладать с собой.
– Только в моем присутствии, – твердо сказал он, когда открыл глаза. Во взгляде же поселился холод и отстраненность. Вот и все.
– Как скажешь, – спорить я мог, но ведь в итоге все равно бы подчинился.

***
И вот мы собрались у Романа. Я, Никита, Джеки, которого я все же уговорил поприсутствовать, и хозяин дома. Всем было не по себе. Рома с жадностью и тоской разглядывал Жеку. Мы с Джеки были мирно настроены по отношению друг к другу, но холодность присутствовала. О Никите я вообще молчу. Брат выглядел полностью собранным и способным на убийство.
– Итак, начнем, – решил не тянуть потерявший свой нимб крылун – То, что произошло на выпускном, спровоцировал я. Не знаю, что конкретно на меня нашло. Но вечная бравада Слэша о его «натуральности» достала. Я ему не нравился, поэтому мне хотелось раз и навсегда с этим разобраться. А вернее хотелось знать причину. Разговор ничего не дал, поэтому в тот момент узнать все таким способом показалось удачной идеей.
– И как? Узнал? – с издевкой спросил я. Было обидно.
– Ага. Первое, ты гей. Второе, мазохист, помешанный на подчинении. Третье, ты в меня не влюблен. Четвертое, от тебя сносит крышу, – спокойно перечислил свои открытия, потемневший от своей нелёгкой жизни ангелок. На такую наглость я даже не знал, что ответить!
– То есть, ты его хотел? – уточнил Джеки, от чего лик ныне пощипанного пернатого отродья совсем спал.
– До того как набросился на него с поцелуями – нет. Потом… да. Но нужен мне только ты, Джеки! Если бы я знал, во что все это выльется, близко бы к нему не подошел! Да и когда вы нас увидели, мы уже остановились.
Я разозлился.
– Вот только не надо обвинять во всех грехах меня! Можно подумать, я тебя в постель тянул! – возмущаюсь.
– А тебе и не надо тянуть в постель, – подал голос Никита. – Просто глянешь из под ресничек, и тебя прямо у стеночки отымеют и в ротик, и в попку. Пока ты полностью удовлетворен не будешь.
У меня от возмущения, протеста и шока, что мой брат такое обо мне говорит (и говорит, судя по всему, правду), просто в голове не умещалось все вышесказанное. А вот двое свидетелей его спитча с удивлением и непониманием смотрели на нас. Конечно! Я же их не посвящал в наши отношения. Для них он моя семья, мой брат.
– Хочешь сказать, что я шлюха? – зло бросаю ему.
– Именно. Притом любишь, чтоб тебя пожестче брали, а это заводит. И сопротивляться ты при этом совершенно не в состоянии.
От такой наглости я задохнулся (хотя, в общем-то, понимал, что он прав, но говорить такое при всех!). А эти самые «все» в шоке уставились на нас. Хм, они подозревали, что Никита это не просто так сказал (конечно, на собственном опыте, так сказать, убедился!).
– Э… Никита, может не стоит так говорить о брате. Он не виноват в том, что произошло, – вежливо попытался угомонить его Женя. Он, наверное, решил, что у брата приступ гомофобии.
– Не виноват, горишь... – как-то очень спокойно и настораживающе ласково прошептал Никита.
После чего оказался рядом, рывком поднял меня с кресла и жестко впился в мои губы. Больно. Я попытался сопротивляться, слыша каким-то кусочком сознания перепуганные возгласы. Все это продолжалось недолго, ровно до того момента, пока брат не прижал меня к себе. Больше я не сопротивлялся, покорно открывая рот и запрокидывая голову. То есть, сделал все именно так, как он только что и предсказывал. После чего меня опустили обратно в кресло. Горящий взгляд Никиты потух, и он тоже вернулся на место. Невольные свидетели этой сцены застыли, непонимающе скрестив взгляды на мне. На брата они не смотрели, то, что он прибьет кого-нибудь, было очевидным. И, похоже, все уже выбрали жертву.
– Что это только что было? – решился спросить Роман.
– Демонстрация! – с отвращением пожал я плечами. Да! Никита подтвердил свои слова и показал, кому я принадлежу, все по полкам разложил! Зараза! – Но мы не из-за этого тут сидим! В общем, Роман нажрался и решил прояснить для себя вопрос о моей к нему нелюбви и попутно просветить меня относительно моих сексуальных предпочтений. Увлекся. Что, собственно, вы и видели.
Я прикрыл глаза. Черте что! Ну, зачем Никита стал меня при посторонних целовать? Но это сейчас не главное. Зачем Роман полез меня целовать, и что из этого вышло? Вот вопрос вопросов сегодняшнего дня. Почему мне не нравится эта ангелоподобная сволочь? Ведь изначально он мне понравился. А потом был тот разговор и я его почти возненавидел за то, что он видит: во мне не осталось «невинности». Уже тогда у меня от Никиты крышу несло, о какой невинности разговор, когда ты, пусть и подсознательно, хочешь быть оттраханным своим братом? Я был уязвлен его проницательностью, что он разобрался и в Жеке, и во мне и предпочел его, потому что Джеки «невинен»… телом – нет, а вот душой – да. Роман тогда назвал это искренностью. Но я понимаю это иначе. И еще он хотел защитить Джеки, а меня бросили. Было обидно. В общем, тем разговором Рома прошелся по всем моим мозолям.
Я подумал, стоит ли говорить об этом другим. Глянул на Романа, всего такого виноватого, исстрадавшегося. На Джеки, раздавленного той сценой, но до сих пор державшегося лишь каким-то чудом, а сейчас рядом с Ромой вновь оживавшим. На Никиту… брат был невозмутим. Только я ему не верил, потому что эта его невозмутимость была ненастоящей. И решив, что от моих откровений хуже будет только мне, остальным и так хуже уже некуда, выложил все. Джеки и Роман удивились и не совсем меня поняли. Никита все так же изображал загадочность и невозмутимость. На том и разошлись. Ну, почти. Я отослал всех, а сам вернулся на пару минут в квартиру.
– Что-то забыл? – спросил Роман, открывая дверь. Мой кулак был ему ответом. Было больно. Надеюсь, белобрысой сволочи больнее.
– Кажется, я предупреждал тебя на счет Джеки. Так вот, не исправишь положение, пеняй на себя!
Что он там хотел или мог мне ответить, я ждать не стал, пошел в машину к Никите и Жеке. Они оба были на взводе.

Мое возвращение Никита и Жека встретили хмуро. Но беспокоились, судя по всему, о разном. Вернее, беспокоились они об одном и том же, но в отношении разных людей. Брат жадно исследовал мое лицо на наличие «следов преступления», в общем-то, друг делал то же самое.
– Ничего не было, – спешу их успокоить. А Никита замечает:
– Ну да? Костяшки об косяк поцарапал?
– Это был мужской разговор, – я гордо задираю голову и шествую на заднее сидение к Жеке.
– Что с Ромой? – с беспокойством спрашивает друг.
– Да что твоему дылде сделается, у него череп чугунный! Это скорее моей руке трындец! – возмутился я под дружный хохот Джеки и Никиты.
Похоже, пронесло. Никита никого не убивает. Джеки оттаивает. Идиллия!

А дома меня ждало нечто особенное. Никита в ярости. Так что от порога мы далеко не ушли. Вернее, мы и от двери-то не ушли. Меня уткнули лицом в дверь, стянули штаны и вставили мне хорошенько. Я был полностью удовлетворен. Это-то и пугало. Видимо, брат разделял мои тревоги.
Мы прошли в гостиную. Судя по всему, у Никиты есть, что сказать:
– Продолжим откровения, чтобы уже не возвращаться к этому. Я как о тебе узнал, решил, что ты мне не брат, – выдал он, разглядывая мое лицо. Такого я не ожидал и просто застыл, а Никита продолжил: – Ребенок шлюхи не мог быть моим братом. Поехал взглянуть на то, что осталось от женщины, которая никогда не была мне матерью. Увиденное меня поразило, выбило почву из-под ног. Оставить тебя в приюте я не смог, как и избавиться потом. А дальше стало поздно. Братом я тебя не считал, но хотеть парня и, более того, кровного родственника, уже чересчур. Не признавал очевидное, сколько мог. Но сын шлюхи тоже оказался шлюхой.
Я вздрогнул как от пощечины. Он уже говорил, что я шлюха, но я почему-то не воспринял это всерьез. Только сейчас понял, что он так обо мне в действительности думает! И что вы предлагаете? Не давать братику? Если бы я мог! Да, я шлюха и блядь! Но, черт возьми, его шлюха и блядь!
– Так что никаких угрызений совести я не испытал, – тем временем он продолжал. – Правда, гордость не позволяла подчиняться прихотям сопляка, а упрямство говорило, что я сильнее. И я тебя отослал, а сам сбежал в Америку. Пытался проверить, насколько я гей. Но, сколько ни пробовал, ни черта не получилось.
Вернулся – и все по новой! Опять желание, опять самое важное – сопляк. Уйма народа, сующего к тебе свой нос, бесила. Присутствие этого Романа, твой друг гей, младшая девчонка Морозовых вечно вертится под ногами. Над всем этим понимание: какая же ты шлюха! То, что я тебя трахну, было вопросом времени. Только секс ничего не менял. То, что до меня у тебя никого не было, не успокаивало. Ведь главное начать.
А потом я сорвался, думал, убью. Испугался, так как ещё никогда. Мне это не понравилось. Когда ты с отцом говорил… Всегда думал, буду в таком разговоре на его стороне. Но не был. Ты прав, моя прошлая жизнь – не жизнь. А когда я понял, что ты все это время считал меня братом… Даже не знаю! Я себя предателем и последней сволочью почувствовал. Сам я о нашем кровном родстве не вспоминал. А у тебя кроме меня никого не было. Друзья не в счет. Нет ничего важнее семьи. Отец предлагал тебе уйти… Но если ты считал меня своей семьей, как ты мог уйти? А если ты все время думал только о том, чтобы тебя не выгнали? В общем, причин думать, что ты меня не хочешь, у меня не было, но мне надо было точно знать. Так мне пришло в голову предложить тебе себя… Не думал, что это вызовет такую массу эмоций, как от тебя, так и от меня. И не то, чтобы мне понравилось (особенно в первый раз), но, как ни странно, от мысли быть под тобой я не отказался.
И тут опять замаячил Роман! Ты сам сказал, что он тебе понравился. И тогда на выпускном его действия тебе тоже понравились. Я в бешенстве! И этот тоже хорош, что он в твоем друге нашел? О какой невинности вы говорили, если твой друг меняет партнеров чуть ли не ежедневно?

Для меня сейчас понять все это было невозможно. Надо было осмыслить, но отчего-то было так больно! Он меня шлюхой считает… Значит, не может уважать и любить? Надо хоть что-то сказать, что-то, что я понял.
– Думаю, я гей. И мужчины в целом меня привлекают. То, что вы с Ромой обо мне говорили, наверное, правда. Хотеть я могу кого угодно. Проблема в том, что мне никто, кроме тебя, не нужен.
– А если то, что ты чувствуешь – это только братская любовь? – не согласился Никита.
– Ты хоть сам понял, что сказал? – как бы мне сейчас ни было плохо, выдавливаю улыбку. – Где ты видел «братскую любовь» с постоянными отсосами и перепихом? Даже если я считаю тебя братом и своей семьей, это не мешает мне любить тебя, как возлюбленного.
Эхм? Какое странное слово «возлюбленный». «Тот, кого возлюблю» –это правда, но я не «возлюблю», я уже его «люблю»… Хотя «любовник» звучит грубо, мне все равно нравится.
– А Романа ты тоже любишь? – что выражал голос брата, я не понял.
– Романа я вообще не люблю! Он мне как человек понравился! Мне просто было обидно, когда в сравнении с Жекой я проиграл! – и, опережая его возражения: – А то, что я его хотел, так это потому, что я подросток и мне по возрасту положено хотеть все, что движется!
– Саша, боюсь, что тебе придется принять то, что ты мой! Я не потерплю никого другого в твоей постели. Ты сам сказал, что любишь меня. И как бы это ни было дико, мне, кроме тебя, тоже никто не нужен. Говорить тебе о любви я пока не научился, но зная тебя… тебе недолго осталось ждать.
Чего ждать? Я и так получил, что хотел. И, несмотря ни на какую боль, я его не отпущу. Это уже давно не обсуждается. Но легко не будет. Когда жизнь была легкой?

Следующая глава